Исповедь молодого учителя: про современных восьмиклассников, Ивангая и работу в женском коллективе
«Меня зовут Кирилл, мне 24 года, и я работаю в школе» — написал в конце декабря в своем Telegram-канале дипломированный философ Кирилл Загустин. За два неполных месяца на канал «Здравствуйте, Кирилл Александрович» подписалось две с лишним тысячи человек — сейчас там более двух десятков заметок: про стереотипы о евреях и блондинках, про новогоднюю дискотеку, про коррупцию в образовании и прочие школьные дела.
В обычной средней школе в Петербурге выпускник РГПУ имени Герцена и МГУ начал работать минувшей осенью. Пришел на вакансию учителя истории и обществознания. Оказался одним из двух мужчин в коллективе из более чем 50 женщин. Несмотря на небольшую зарплату, работу очень любит.
Обывателю, который сам давно отучился, а детей в возрасте 6–17 лет не имеет, школа представляется закрытой непрозрачной институцией со своими правилами и иерархией. О поколении же современных подростков мы и вовсе знаем довольно мало: кто все эти миллионы, которые смотрят ролики с Ивангаем? Зачем они подписываются на «группы смерти» во «ВКонтакте»? Мы поговорили с Кириллом про то, как на него повлиял мистический хоррор «Юленька» об инфернальной пятикласснице, почему восьмиклассники слушают Тимати, а не Оксимирона, а также об устройстве современной школы.
«Еще один бюджетник в семье»
Я учился в гимназии № 622 в Петербурге и пару месяцев — в школе в Беломорске. Потом поступил в ИТМО, проучился курс на физике и технике оптической связи. Но к началу второй сессии понял, что мне это неинтересно. Решил, что учиться надо там, где будет по кайфу.
Философия меня интересовала с детства — с тех пор, когда дедушка подарил книгу из серии «Я познаю мир». Поступил на факультет философии человека РГПУ имени Герцена. Окончил бакалавриат с красным дипломом и уехал в Москву — учиться в магистратуре МГУ. Потом собрался было поступать там же в аспирантуру, но не сложилось — в первую очередь потому, что петербургская школа философии очень сильно отличается от московской, и я немного не прижился.
Вернулся в Петербург. Понял, что единственный вариант поступить здесь в аспирантуру — читать курсы и формироваться как преподаватель. Правда, один мой бывший однокурсник, поступив в аспирантуру, целый семестр читал курс в качестве педагогической практики, и ему заплатили за это всего 2 000 рублей.
Я подумал: образование у меня педагогическое, я довольно много работал с детьми в дошкольных учреждениях, еще обучаясь на третьем курсе, я умею и люблю работать с детьми — чувствую, что приношу пользу. Так почему бы не преподавать в школе?
Родные к моему выбору отнеслись очень хорошо, особенно мама. Она сама работает врачом. Сказала: «О, отлично, еще один бюджетник в семье!»
Я зашел на сайт РОНО, там была вакансия учителя истории и обществознания. В тот же день позвонил, мне ответили: «Хорошо, давайте побеседуем». Я пришел. В кабинете сидели директор, завуч и методист. Спросили об опыте работы, про диплом не спрашивали (хотя я и принес его с собой). Дело было в середине июля 2016 года. Мне сказали: «Приходи оформляться в конце августа». Я такой: «И все?» Они: «Ну да». Еще уточнили: «Кирилл, вы хорошо подумали?»
Прихожу в школу в августе, числа 20-го: «О, вы здесь!» Кажется, они не ожидали меня увидеть. Так я и начал работать.
Что общего между школой и баром
В основном философское образование получают для себя. У всех разные личные задачи, которые они пытаются решить на философском. Есть люди, которым, может быть, неуютно в социуме, — они пытаются найти себя в прошлых эпохах. Некоторые (но таких меньшинство) идут от безысходности: проходной балл на философский был довольно низкий.
Философское образование не предполагает ничего кроме преподавания собственно философии. Мы выпускаемся, чтобы сохранять эту сферу знаний. Но большинство просто разбредается по разным специальностям. Один мой одногруппник сделал успешную карьеру в рекламе и пиаре. Второй работает преподавателем в колледже. Одногруппница поступила в консерваторию на вокал. Еще один парень работает переводчиком.
Сам я, пока учился в магистратуре в Москве, около года работал барменом. Общее между работой бармена и учителя — нести добро людям. Не так уж много людей приходит в бары за тем, чтобы напиться. Многие хотят, чтобы их выслушали и что-то посоветовали. Одна посетительница, болевшая раком, приходила и рассказывала про химиотерапию.
Принципиальное отличие школы в том, что туда ходят не добровольно. К счастью. Детям очень сложно объяснить, какова важность образования в их жизни. Можно сказать ребенку: «Ты не найдешь работу», — а он тебе выдаст имена людей без высшего образования, которые входят в список Forbes. Другое дело, что образование носит развивающий характер.
Работа в женском коллективе
Единственный кроме меня мужчина среди преподавателей в моей школе — учитель ОБЖ. Когда мы с ним познакомились, он меня отвел в свою комнатку и сказал: «Кирилл Александрович, ну, наконец-то я не один!» Он появляется в школе по четвергам. Когда мы видимся в коридоре, его лицо буквально светится — он всегда подходит и жмет мне руку.
В остальном в школе работают около 50 женщин, но для меня это не в новинку: я уже работал в женских коллективах, когда преподавал в детских дошкольных учреждениях. В конце августа у нас был школьный педсовет, пришел весь преподавательский состав — я впервые увидел всех. Сижу и понимаю, что учителя ведут себя хуже первоклассников — шум, гам. Мне хотелось встать и сказать: «Дамы, тишина!» Хорошо, что сдержался, иначе прослыл бы невоспитанным мужланом и скандалистом.
Потом я понял, что для преподавателей такое поведение — коммуникативная норма. Они именно так воспринимают информацию. Может быть, это особенности женского коллектива: все спорят, все на эмоциях, кто-то в сердцах что-то кричит… Это очень отличается от собраний в мужских коллективах, где я работал: там мы собирались на 15 минут, по очереди обсуждали важные пункты повестки и расходились. В школе же ежемесячные педсоветы никогда не длятся меньше часа.
Родительские собрания
Я был на одном родительском собрании. Увидел, что пришло довольно много отцов — где-то треть, что гораздо больше, чем я предполагал. Некоторые подходили лично со своими сыновьями и спрашивали: «Ну как он?» Может быть, это проблема моего поколения: было очень много неполных семей. Папа на родительском собрании в те времена был как учитель-мужчина. Сейчас я наблюдаю разделение родительских обязанностей. Интересно, что помимо мам и пап приходят также бабушки и тети.
Я много наслушался про то, что родители относятся к образованию детей как к услуге, которую им оказывает школа. Думал: на собрание придут двоечники и начнут качать права. Волновался. И абсолютно напрасно. Родители плохо успевающих детей сами подходили ко мне — я объяснял: «Ваш ребенок не делает домашнее задание». Не услышал ни одной претензии в свой адрес, что очень порадовало. Все-таки плохая успеваемость — вина детей и родителей, а не учителей, и сами родители это понимают.
Зарплата
Есть базовая ставка, она постепенно повышается. Основная зарплата в моем случае составляет 18 тысяч рублей за 22 часа в неделю. Плюс дополнительные выплаты за домашнее обучение, плюс внеурочное обучение, когда мы ведем дополнительные предметы для желающих, плюс 800 рублей за проверку тетрадей, плюс оплачивается каждое замещение. Итоговая сумма составляла от 23 до 26 тысяч, но с Нового года зарплату, кажется, повысили.
Стаж играет очень большую роль, поэтому люди преподают десятилетиями. Одна моя коллега работает очень много и практически каждые каникулы берет отгулы, чтобы путешествовать. Она говорит, что объездила почти весь мир.
Я свою зарплату трачу на путешествия, кроме того, сейчас получаю права. Было очень много бытовых расходов после переезда из Москвы. А так — еда, походы в кино, развлечения с друзьями. Досуг у меня такой же, как и был раньше, когда я не работал учителем.
Три класса
Я преподаю в десяти классах: пятых, шестых и восьмых. Все три класса разительно отличаются друг от друга. Пятиклассники — бывшая начальная школа. Мне повезло первому начинать у них урок истории после линейки 1 сентября. Они заходили в кабинет, и у них светились лица. Каждый второй подходил и говорил: «Спасибо за урок!» Один мальчик подошел с листочком, на котором были записаны основные вопросы философии: что будет после смерти, что такое добро, имеет ли Вселенная начало и конец?
Шестиклассники знают, что учителя бывают разные. Они подстраиваются, стараются быть взрослыми. Их взрослению способствуют соцсети и видеоблогеры. В пятом классе дети безоговорочно верят в авторитет учителя. В шестом — понимают, что учитель — еще и человек.
С восьмиклассниками невозможно строить из себя всезнающего учителя. Они видят в тебе прежде всего человека, поэтому и план урока, и методика преподавания отличаются. Если с пятиклассниками я могу себе позволить по какому-то вопросу что-то быстро уточнить в «Википедии», то с восьмиклассниками этот трюк не пройдет. Ты стоишь перед аудиторией: есть только ты и они — никаких подручных средств. Иначе перестанут доверять.
«Звездные войны» и Ивангай
Восьмиклассники — подростки 13–14 лет. Начиная вести уроки, я думал, что все про них знаю: я ведь еще помню себя в восьмом классе. Оказалось, что это не совсем так. На уроках я периодически привожу примеры из массовой культуры, чтобы показать механизмы работы общества. Спрашиваю: «Кто смотрел «Звездные войны»? Руки поднимает половина класса. Для меня это был шок. Как можно не смотреть «Звездные войны»?!
У нас была тема урока «Как достигать своих целей». Спросил, на каком примере будем разбирать? Самым популярным оказался пример с тем, как достичь миллиона подписчиков на YouTube. Спрашиваю: «А что вы смотрите на YouTube?» Там же много хорошего. Я не говорю про серьезные образовательные каналы вроде «ПостНауки», но есть же и что-то развлекательное в стиле BadComedian. «Кто знает Евгения Баженова?» (видеоблогер BadComedian. — Прим. ред.) Подняли руку два человека. «Хорошо, а кого вы смотрите?» И все такие: «Ивангай!» А я говорю: «Ребята, кто это?»
На осенних каникулах я дал своим восьмиклассникам задание сделать что-то крутое, и потом на уроке каждый вставал и рассказывал об этом. А затем они спросили: «Кирилл Александрович, а вы?» «А я посмотрел один выпуск Ивангая». Сорвал аплодисменты.
Политика и религия
Мы иногда говорим с восьмиклассниками про религию. Кто-то называет себя убежденным атеистом, кто-то — верующим христианином. В школе есть и те, кто считают себя мусульманами. Я смотрю на то, как они общаются, и понимаю, что все эти вопросы, которые беспокоят мировое сообщество, — исламская весна и прочее — их не задевают. Они не пытаются пропагандировать, прекрасно друг с другом общаются. Что меня очень радует. Политика принятия не похожих на себя работает.
Собственно же политика их не заботит. Когда была тема «Экономика», мы ее немного обсудили. Я спросил: «Слышали про «Крым наш»? — «Да, слышали». — «А что?» — «Ну… Крым наш». — «А почему?» — «Не знаем, расскажите». Пришлось рассказать про два взгляда. Первый — как мы смотрим на присоединение Крыма: рассказал о том, что там живут люди, считающие себя русскими, разделяющие нашу культуру, ценности, внешнюю политику. Второй — как смотрит мировое сообщество, которое присоединение Крыма считает аннексией. Отметил, что дело не в Крыме, а в самом прецеденте, когда вроде бы границы установлены — и вдруг Россия расширяет свою территорию. Объяснил, почему ввели санкции.
Я позволяю им самим сделать те выводы, которые будут согласовываться с их картиной мира. Может быть, кто-то считает, что «Обама — чмо», а кто-то — что «Путин — кровожадный тиран». Мое дело — представить им факты, чтобы они могли начинать свободно думать.
Тимати и Оксимирон
Я понял, из каких людей Тимати собирает «Олимпийский». На его концерты ходят школьники. В школе можно услышать от каких-нибудь девочек: «Ой, Тимати выложил новый пост в Instagram». Слава богу, коммерческую музыку, которая не имеет художественной ценности, слушают не мои сверстники, а ребята 10–16 лет. Однажды видел пятиклассников, которые шли мимо школы и с телефона слушали Pharaoh.
Кстати, Оксимирона не слушают. Мне кажется, его темы абсолютно не близки школьникам. Я бы тоже не слушал Оксимирона в 14 лет: мне было бы непонятно, о чем он поет. Зато я бы понимал тех, кто слушает Тимати, поющего про тусовки. Впрочем, несмотря на низкопробность самой музыки, его тексты пропагандируют хорошее — здоровый образ жизни, например. Если бы был популярен деструктивный образ жизни, как в 2007 году — вся эта эмо-волна, которая оседала в питерских клубах типа «Порта» и MOD, — это было бы хуже.
«Что делать, если друг собирается совершить самоубийство?»
Я не читал статью в «Новой газете» про группы смерти, но, к сожалению, на практике столкнулся с этой темой. Есть у меня один ученик, который часто подходит после уроков. Спрашивает советы: «Что делать, если тебя задирают?» Или: «Я играл в «Доту», и там мою мамку оскорбляли — я забил стрелку. Что мне делать?» А как-то раз подходит и говорит: «Что делать, если друг собирается совершить самоубийство?» Вообще, эта тема среди подростков распространена — неважно, какой сейчас год, какая эпоха. Когда подростковая индивидуальность сталкивается с миром, неизбежно появляются мысли о том, зачем дальше жить. Это естественный переходный период. Поэтому я ответил так: «Смотри, люди, которые хотят совершить самоубийство, делают это молча, и признаки можно заметить: потухший взгляд, депрессия. Люди, которые говорят о самоубийстве, просто хотят внимания. Поэтому будь рядом со своим другом. Общайся, поддерживай. Сделай все, что ты можешь». Через две недели ко мне подходит его классная руководительница и говорит: «Вы знаете, Д. до конца года в школе, скорее всего, не появится, у него друг с собой покончил». Для меня это было шоком.
Сейчас Д. появляется в школе. Я закидываю удочку на предмет того, чтобы он подошел, поговорил. Но, естественно, понимаю, как это травматично: у меня самого были ситуации, когда друзья кончали жизнь самоубийством. Я знаю, что человек поговорит об этом, когда сам захочет и будет готов.
«Лига школ» и «Юленька»
Я читал статью про «Лигу школ» (расследование «Медузы» про московскую школу для одаренных детей, в которой, по данным издания, учителя годами домогались учениц. — Прим. ред.), и она мне жутко не понравилась в первую очередь из-за предвзятости журналиста, который ее писал. Эта однобокость наводит на мысль: если человек рьяно пропагандирует некую позицию, значит, аргументация оставляет желать лучшего, и он пытается прикрыть огрехи.
На уровне нашей школы все эти вопросы не поднимались. И правильно. Весь коллектив понимает, что представляет собой наша школа, какие у нас есть проблемные ученики. В основном, у нас все тихо и спокойно.
Я в женском коллективе не являюсь полноценным участником тусовочки. Занимаюсь детьми и бумажками. По поводу секс-скандалов: я в свое время посмотрел отечественный фильм «Юленька» (мистический триллер с инфернальной фигурой пятиклассницы в центре сюжета. — Прим. ред.). И сначала очень боялся повторения ситуации. Поэтому обычно хожу по школе и смотрю в потолок, чтобы даже я не мог подумать, что кто-то может что-то там подумать.
Никто не заставляет голосовать за «Единую Россию»
18 сентября проходили выборы в Госдуму и Законодательное собрание Петербурга. На педсовете нам сказали, что школа участвует в выборах в качестве пункта голосования, поэтому «в воскресенье мы все приходим и дежурим». Это не оплачивается, но за дежурство дали отгулы. Система сложилась давно, так что у нас никто не спрашивал, согласны мы или нет. Я два часа дежурил на входе — подсказывал избирателям, на какой участок проходить.
Никто не заставляет голосовать за «Единую Россию». Это все байки, что не проголосуешь — будет выговор. Единственное, нам сказали — голосуйте. Неважно, за кого. Причем желательно в нашей школе (кажется, от количества проголосовавших на том или ином избирательном участке что-то зависит). Впрочем, никто не следил, никто ни перед кем не отчитывался. У нас очень понимающая администрация.
Никаких подтасовок, фальсификаций, насколько мне известно, у нас не было. Председателем комиссии была завуч, которая каждые выборы не спит примерно по двое суток, потому что не имеет права покидать бюллетени. Очень многое держится на самоотверженности учителей.
Юлия Галкина