Рваные мысли вслух: нам сегодня нужны не реформы, а реформация
Оказаться в десятке ведущих стран мира с лучшими образовательными системами нам может помешать «гипноз спины».
Эффект «гипноза спины» заключается в том, что когда ты пытаешься догнать бегущего впереди конкурента, то видишь только его спину, всю энергию тратишь на то, чтобы его догнать и перегнать, и не видишь других альтернативных возможностей развития. Именно в этой ситуации сегодня оказалась образовательная политика России.
Мы невероятно спешим на скорую руку сделать национальную программу образования, цели которой разрознены. Главный грех этой программы — в ней обсуждается большое количество возможностей, как что-либо сделать, какие использовать технологии, какие предпринять шаги, но полностью теряется вопрос о смысле образования: зачем это нужно сделать? Это относится ко всем существующим программам.
Основная проблема состоит в том, что мы не видим латентных, как мы это называем, неизведанных троп для решения этого вопроса и никак не можем все время в конкурентном азарте объединить наиболее мощные thinktanks, мозговые центры, которые работают, конкурируя друг с другом и вместе с тем интерферируя друг друга. У нас Высшая школа экономики — один из таких ведущих центров. Другой подобного рода центр — это Сколково. Третий центр — это программы в РАНХиГС. Они оторваны (называя эти вузы по старинке) от исследований Физтеха, МИФИ, Курчатника и др. И самое главное — оторваны от талантливейших людей с широким гуманитарным мышлением как у нас в стране, так и за рубежом.
Один плюс один не всегда два
Разъединение министерства, с моей точки зрения, за которым стояла примитивная кадровая политика подбора лояльных людей, — серьезнейший риск и проигрыш для образования России. Мы разрушили смысловое пространство науки, высшей школы, среднего профессионального образования, общей школы и дошкольного образования, а теперь прозябаем в кадровой лихорадке новой переорганизации и реорганизации возникших управленческих структур.
Я был активным оппонентом так называемого обновления новых ФГОС, так как был и остаюсь идеологом развития вариативного образования, заложенного в предшествующих стандартах. Предшествующий стандарт опирается на традиции лучших научных школ нашего времени — когнитивных, культурно-исторических, эволюционной — и системно-деятельностный подход Выготского, Леонтьева и Эльконина. То, что предлагается министерством, — это архаика, стандарты «юрского периода». Это приведет к тому, что мы будем работать с нашими детьми на уровне репродуктивных схем мышления, к еще большему разрыву между поколениями. В связи с этим оставался и остаюсь оппонентом предлагаемых стандартов и буду действовать, чтобы, насколько возможно, архаичные схемы не поработили сознание наших учителей и детей, которые только стали раскрепощаться благодаря новым стандартам образования, которые должны были быть введены в старшей школе, как вы знаете, именно в 2018 году. Обновление необходимо, но не обновление с головой, повернутой назад. Обновление как развитие, а не как регресс и возвращение к шаблонным схемам, среди которых были и замечательные, но для своего времени.
Сам себе Гугл и сам себе Яндекс
Сейчас существует несколько ключевых проектов, связанных с разработкой «цифровой школы». На федеральном уровне это проект «Российская электронная школа», коротко РЭШ. На уровне Москвы энергично продвигается проект «Московская электронная школа», а именно МЭШ, и также идет как бы дублирование и репродукция разных версий этих проектов в различных регионах России с большей или меньшей успешностью. Обсуждая эти проекты, я выступаю в роли пессимиста, но прежде хочу обозначить уже явные их риски.
У нас когда-то было наработано немало проектов. Мы тогда говорили не «электронная школа», мы говорили об информатизации, но вместе с тем ключевая особенность социальной ситуации развития общества в том, что все больше углубляется цифровой разрыв между поколениями. Этот разрыв в буквальном смысле приводит к ситуации культурного шока, в результате которого поколение взрослых, в том числе преподавателей и учителей, нередко превращается в так называемых цифровых мигрантов или цифровых туристов, а поколение детей — в поколение цифровых аборигенов.
В результате возникает следующее: сегодня каждый ребенок потенциально выступает как сам себе Гугл и сам себе Яндекс. Он, хотим мы этого или не хотим, сталкивается с миром сетей (социальных, интеллектуальных), различного рода игр и живет в этой реальности. Отсюда наряду с модными словами «цифровизация», «диджитализация» появляется еще хорошо известный конструкт «геймификация».
Что же мы в результате имеем с нашими проектами? Мы имеем следующее: опять возникает попытка все «вышить» к завтрашнему дню, в результате чего у нас впереди технология, а позади идеология. Мы действуем с проектами цифровизации, электронных школ по логике ребенка, которого попросили достать высоко над ним висящую интересную игрушку. Он стал прыгать. Ему задал психолог вопрос: «Ты прыгаешь и не можешь достать, надо ведь сначала подумать». А он в ответ: «Зачем думать, надо доставать». Вот то же самое происходит с общими проектами цифровизации как на уровне в целом развития разных проектов цифрового общества, так и на уровне образования. Мы действуем по формуле «зачем думать, надо доставать».
Мы сосредоточились на репродукции целого ряда технологий, алгоритмов, платформ. А разработка идеологий, методологий будущего, своего рода, не побоюсь этого термина, футурологий, а также ответ на вопрос, с которого я начал (зачем и какие нас ждут изменения?), у нас, оказывается, совершенно не в чести. Я могу соглашаться и не соглашаться с футурологическими проектами Тоффлера, «Шок будущего», могу так или иначе скептически относиться к Куртсвелу и его прогнозам наступления эпохи сингулярности. Могу так или иначе говорить, что Харари, который пишет историю завтра в книге Homo Deus, опять же остается в рамках адаптивных схем при прогнозировании будущего общества. Могу так или иначе относиться к уникальным проектам в таких стремительно развивающихся областях, как разработка искусственного интеллекта, искусственного разума в самых разных вариантах, разработка также вещей, связанных с нейросетями. Но могу сказать с грустью: ни один из этих проектов не анализировался как возможные ценностные образы будущего при разработке электронных школ — Российской электронной школы или Московской ЭШ. «Цифра» на «цифре» сидит и «цифрой» погоняет, а куда бежит, непонятно.
В результате происходит следующее. Мы сталкиваемся с тем, что ключевые линии разорваны. Надо одновременно начинать серьезнейшую подготовку и переподготовку всего учительского и преподавательского корпусов. У нас же это все время недооценивается. Программы стремительной подготовки, переподготовки, вхождения в цифровое общество учителей, педагогов, родителей оказываются позади. Вместо того чтобы начать синергичное движение по подготовке новых поколений учителей, которые будут призваны подготовить наших детей к жизни в цифровом мире, эти вопросы фактически отложены на завтра. В результате даже самые лучшие программы подготовки наталкиваются на сопромат сознания учителей и отталкиваются, а во многих случаях отбрасываются ими.
«Цифра» не буква
У нас идет подмена и банальная оцифровка учебников, пытаемся гипертексты как характеристику электронного мира превратить в тексты. Возможно, эта оцифровка приведет к тому, что легче будет эти учебники носить в ранце в электронном виде вместо тяжелых книг. Но у нас эта оцифровка не использует уникальные возможности сетей Интернета. Робкие попытки издательства «Просвещение» оказались спринтерами и задохнулись, потому что не готово именно учительство к восприятию и апробированию этих новых учебников. Робкие проекты онлайн, дистанционного, электронного обучения в стиле телешколы опять же захлебнулись, потому что за ними стояли оцифровывание и распространение в Интернете и в электронных формах того, что и так уже делают использующие эти возможности наши учителя.
Отсюда необходимость разработки новых платформ. Это серьезнейший вызов: какие будут эти платформы в цифровом обществе? Одна из этих платформ, как эмбрион, зарождается сейчас в разработках фонда «Вклад в будущее», который возник по инициативе Сбербанка России. В ней я вижу линии, которые мне кажутся правильными, — это персонализация и индивидуализация образования. Впереди персонализация и индивидуализация образования, а не его алгоритмизация. Вот ключевая разница между этими тенденциями.
Получится это или не получится, удастся ли опять не свалиться в область текстов и стать ригидными, покажет самое ближайшее время. Но это хотя бы попытка, хотя бы, пользуясь выражением Федора Михайловича Достоевского, здесь мы имеем движение с намеком на мысль. А в других случаях мы просто спешим освоить различные ресурсы и тем самым говорим: «У нас не хватает ресурсов». Мое глубокое ощущение: у нас не хватает не ресурсов, а идеологий и методологий, выверенных программ выстраивания будущего.
В руках у меня одна из лучших книг о «цифре», которая вышла несколько лет назад. Это книжка «Новые соединения. Цифровые космополиты в коммуникативную эпоху». Автор этой книжки — ведущий аналитик в области Интернета Этан Цукерман. Поэтому, когда меня спросят, нужно ли, чтобы Массачусетский технологический институт был одним из разработчиков контента в Швейцарии, Германии или России, я отвечу: если у них есть серьезные программы в ситуации мира цифровых космополитов, и они могут их предложить, с ними необходимо вести диалог и переговоры и приглашать к партнерству в решении проблем образования.
Я очень опасаюсь охоты на ведьм, охоты на так называемых иностранных агентов, которая серьезнейшим образом ударила по интеллектуальной жизни России, подкосив Фонд Зимина, а этот фонд и его литература в области разработок когнитивной науки, в области эволюционной биологии, в области физики давали такие вещи, которые я называю опережающим контентом образования, принципом опережающего контента, необходимым для наших учителей и их интеллектуального переоснащения и для наших детей.
Кому мешает перечень?
С самого начала, когда я вводил Федеральный перечень учебников, предложив эту идею в 1992‑1993 годах, я видел в нем инструмент перехода от моноиздательства, которым было «Просвещение», к, я бы сказал, разнообразию издательств. За этим стояла идеология развивающего, вариативного образования, а не экономические вопросы. Перечень должен носить, на мой взгляд, рекомендательный характер, а не быть прокрустовым ложем, запрещающим школам, учителям совершать свой выбор. Вместе с тем это усиливает наши требования к экспертному сообществу, потому что безграмотные, невежественные учебники превращают нас в людей, которые в буквальном смысле слова подставляют ножку нашим ученикам. Отсюда необходимость сочетать рекомендательный характер с усилением роли экспертов, экспертного сообщества при отборе контента, при отборе учебников. И чтобы моя любимая формула «а за контент ответим» здесь была главной, ведущей формулой.
Сегодня невольно происходит наложение Федерального перечня учебников на идею так называемого единого образовательного пространства, ЕОП сокращенно звучит почти ненормативно. Не понимается в упор, что не существует монопространства, гомогенного пространства в различных регионах России. Сегодня управление единым пространством — это управление пространством разнообразия. А то, что предлагало Министерство просвещения, и вакханалия, связанная с единым учебником, — это стремление к бессмыслию и мечта в стиле Козьмы Пруткова «о введении единомыслия в России».
Поэтому, с моей точки зрения, все пляски вокруг Федерального перечня привели к параличу, так как лидеры издательств говорят: «Дайте нам хоть какой-то перечень». Министерство в коллапсе и не предлагает измученному управленческому сознанию (уже не говорю о сознании учителей) никаких внятных решений.
Российская академия образования уже который год проводит экспертизу учебников. Практически экспертная методология не изменилась, она приводит к тому, что учебники подгоняются так или иначе под критерии ЕГЭ. Хорош тот учебник, который отвечает критериям ЕГЭ, и тем самым мы готовим учеников к тренировке памяти, к ЕГЭ, к решению репродуктивных задач, а не задач в ситуации неопределенности.
Проведенные экспертизы привели к тому, что многие лучшие комплексы учебников оказались выброшенными за борт. Я приведу цикл замечательных учебников школы Занкова — это школа педагогики развития, их в начальной школе просто убили и выбросили. Я приведу тяжелейшую историю с учебниками по математике Виленкина и Мордковича. Для меня при разработке и экспертизе учебника важны не издательства, а, прежде всего, отвечают ли они идеологии развития или не отвечают, несут ли они логику лучших мировых и отечественных школ в понимании образования или не несут. У нас отбор учебников является производным от конкуренции на рынке издательств, и экспертиза является производной к экономическим интересам издательств, а не по отношению к развитию образования как потенциала школы.
Свободный рынок — это не монополия
Практически сегодня у нас сложилась ситуация, когда вследствие действий Министерства просвещения мы на всех парах движемся к убийству вариативности и разнообразия как идеологии. Достижению этой цели способствует растущая монополизация ведущих игроков на рынке учебников. По большому счету, если посмотреть составляющую учебников в Федеральном перечне, мы можем сказать, что все фактически редуцировано к двум, в ряде случаев к трем издательским холдингам. Практически издательства сегодня стали ключевыми драйверами приведения контента, и это факт.
Сегодня издание учебников я называю четкой формулировкой: это современная интеллектуальная индустрия, но в этой индустрии формула «рынок нам поможет» продолжает действовать в полном объеме. И отсюда своеобразные последствия, которые влияют на обновление качества учебников в современной ситуации. Конкуренция, которая появилась в 1992‑1993 годах, была конкуренцией контентов, и лишь как производная конкуренции финансовых средств. Сегодня же на первом плане конкуренция в борьбе за 40‑42 миллиарда рублей, которые блуждают на рынке учебной литературы, а конкуренция контента оказывается где-то фоном этой ситуации.
«Мы живем, под собою не чуя страны»
Меня часто спрашивают, какова роль социологических исследований в решении проблем, стоящих перед системой образования, и кто самые значимые игроки на этом поле. Я бы сказал, что интересны любые разработки, которые проводит Левада-Центр. Они в достаточной степени грамотны и профессиональны. Очень серьезно работает Центр социологии образования академика Владимира Собкина в контексте Российской академии образования. Есть целый ряд исследований проекта «Дети в Интернете» Галины Владимировны Солдатовой, который дает нам необходимое для рывка в области цифровизации, а именно портрет цифрового поколения. Есть любопытные разработки ключевых фондов исследования общественного мнения.
Но еще раз хочу сказать: у меня очень часто возникает ощущение, что социологические исследования, как их назвал замечательный Фуко, «фискальная наука», они нередко работают не на социальные заказы, а на социальные приказы, тем самым конструируя реальность, которую необходимо «вышить» к завтрашнему дню. И по сути дела, они способствуют отлету своих заказчиков (имею в виду элитные управленческие группы) от действительности. Вот почему разработка стратегических программ развития России, в том числе и стратегических программ развития образования, ведется под знаком формулы Осипа Мандельштама: «Мы живем, под собою не чуя страны».
Александр Асмолов
Полный текст на eduface.ru